4. Иоанн Кронштадтский

(вечер 1.01.2007 / утро 2.01.2007 – день памяти св. прав. Иоанна Кронштадтского)

Задержавшись в Александро-Невской Лавре на акафисте, я припозднилась оттого и на вечернюю (праздничную) службу в Иоанно-Кронштадтский женский монастырь. Подниматься наверх по лестнице уже было непросто, а внутри храма – и яблоку негде упасть. Однако мне удалось пробраться к заднему ряду колонн, за которыми в несколько очередей шла исповедь, и занять выгодную позицию напротив Царских врат. Сразу же поразило пение: не только мелодический рисунок совпадал с нашим монастырским, но и голоса, казалось, были те же!

Служба была многолюдная и праздничная, с пением акафиста и величаний, в которых я с удовольствием поучаствовала, пристроившись к книжке впереди стоящей соседки, любезно делившейся ею с еще одним прихожанином. Лишь ближе к девяти вечера люди стали расходиться, но несмотря и на это – храм оставался полным, хор еще пел, а очереди на исповедь по-прежнему сохранялись длинными. Встала в очередь к о.Михаилу, попросившему меня «немножечко в сторонку – тут будет исповедь», когда я заняла свое первоначальное место напротив Царских врат. От исповеди у о.Михаила осталось чувство мягкости и деликатности, окутывавшее меня всю дорогу домой. В начале исповеди он с нетерпеливостью посетовал, что много написала, затем слушал все серьезнее, внимая молча и разделённо, и лишь однажды вставил свой возглас, но это уже не прерывало исповеди, и не нарушило установившегося чувства его молчаливого соприсутствия.

Однажды мне случилось стоять литургию без исповеди. Литургия уже заканчивалась, хор пел победные возгласы, а я чувствовала себя словно ждущей провожатого у ворот, которые вот-вот захлопнутся – оставленной и забытой, не вправе войти в них сама – с душой, придавленной сожалением от своей вины. И это чувство на исповеди – соприсутствия и разделенности со священником открываемого ему – это как сопровождение в открывающиеся на какое-то время для прощения и покаяния небесные врата, в обычное время закрытые, и одновременно – обещание не покинуть, не оставить бесприютную душу брошенной по дороге к ним. Когда случается такое чувство молчаливой разделенности на исповеди, оно потрясает и очищает сильнее, чем разрешительная молитва.

После исповеди я обошла весь храм, перецеловав все иконы, которых можно было коснуться устами. Не раз подошла к мироточивой иконе Иоанна Кронштадтского, к которой прикладывались при миропомазании, помолилась – за себя, за род, за священнослужителей. Затем к иконе святого, внизу которой была приколота его епитрахиль, протертая и износившаяся – видимо, не одну грешную голову она покрывала на исповеди за его служение, что так истерлась. «Святой Иоанн Кронштадтский, покрой и мою голову твоей епитрахилью – пошли мне исповедника! Такого, чтоб заглянул в душу – и без слов все понял, и сам рассказал – чтобы я могла исповедаться полностью. Чтобы у него хватило любви для меня – покрыть мой грех любовью – иначе мне не принять, не увидеть его и не раскаяться в нем! Мне осталось уже очень мало, Господи – если только не Твое вмешательство и не чудо – не дай мне умереть нераскаянной! Господи, я тыкалась всюду и искала этого в обычных людях, но душа моя хотела исповедника – такого, чтоб понял все без слов и покрыл Твоей любовью. По-человечески это никак невозможно: тогда помоги тому, кого Ты пошлешь, Твоей любовью и мудростью – найти ему для меня нужные слова и Твою любовь! Господи, пошли мне полное покаяние – чтобы с меня и с нашего рода все снялось! …И укажи, как мне теперь распорядиться своей жизнью? Святой Иоанн Кронштадтский, помоги мне!»

…Храм не отпускал: молитва, иконы, епитрахиль – я подходила и целовала их непристанно, одну за одной, по кругу. Особенно епитрахиль и мироточивую икону – для меня они были живыми кусочками жизни Иоанна Кронштадтского, через них я разговаривала со святым и просила его помощи в молитве. Но в мой «разговор» врывались настойчивые поздневечерние хозяйственные звуки в гулко пустеющем храме, и я с сожалением чувствовала, что пора расставаться…

Утренняя служба была не менее чудесной. Во время литургии я молилась вместе со службой, называя про себя свои имена. Стоя на причастие, молилась перед мироточивой иконой о прощении и исправлении своему роду за – долго я не могла подобрать диагноз, пока не нашла одним словом – отречение от Бога и ставление себя на Его место, в центр своего личного мироздания – превыше всего и всех, превыше Бога. Отсюда самовлюбленность, превосхождение, самолюбование, самопревозношение, чувство собственной значимости и исключительности, желание властвования над другими и особенно женщин над мужчинами в роду, что приводило к краху отношений, а также унижение других для собственного возвышения и – полный распад: духовный, затем и семейный, и нравственный, и физический. Отречение от Бога, делание богом свой личный эгоизм, не видящий никого другого, а затем война за свою правоту – ценой истребления окружающих: мужа, детей, родителей… Я читала, что именно св. Иоанна Кронштадтского нужно просить о помощи в молитвах в таких случаях. Видимо, оттого, что он имел очень горячую любовь к Богу, эта любовь помогала оступившимся от нее преодолеть пропасть своего отречения и исцелиться от физических или психических последствий.

Молитва моя во время службы слагалась из 3-х частей: за себя, свой род, и за священнослужителей и монастырь. Во время службы мне особенно не хватало наших батюшек: отсутствие живого общения с ними рождало чувство духовной неутоленности. Перед чашей я успела поспешно поцеловать мироточивую икону дважды, упустив одну из трех частей молитвы. Священник вынул лжицей первоначально 3 частички причастия и, развернув от меня лжицу, понес ее обратно в чашу, однако и после этого на лжице осталось не одна, а 2 частички и, поколебавшись, священник все-таки протянул на лжице причастие двумя частичками!

Этот же священник произнес затем вдохновенную проповедь. О том, что св. Иоанн Кронштадтский и в другом мире молиться о нас здесь, и благодаря его молитвам столько много людей смогло прийти к нему на день его памяти. И я чувствовала, что это правда: сама я бы сюда не добралась, чтобы так удачно сложились и проживание в Питере, и дорога, и мое как «по нотам» выстроившееся расписание и маршрут по храмам, не раз совпавшие с праздниками и особыми службами. И о том, что частым причащением мы обязаны именно ему, первым предложившему и настоятельно убеждавшему причащаться не только во время 4-х постов в году, но и по возможности чаще.

Во время водосвятного молебна я стояла растерянная и сокрушалась: «Господи, прости, что не догадалась и пришла на такой праздник без бутылки – мне ведь не во что теперь набрать святую воду!» Потом догадалась: «Господи, ну хоть брызни на меня святой водой, если мне не во что ее набрать, чтобы попить и унести с собой!» Священник как раз вышел на возвышение перед алтарем. Брызнул в левый (северный) угол, затем в правый (южный). «Господи, сюда брызни! Сюда!» Священник повернулся вполоборота и лишь единожды взмахнул кистью. Счастливая и мокролицая, я облизывала одинокие повисшие капли с куртки, не желая ронять и их.

А в очереди за книгами, бабушка с палочкой, которой я предложила посидеть, пока не подойдет очередь, после чего я ее позову – подарила неожиданно мне 2-хлитровую бутылку для святой воды, и я смогла набрать ее из большой стоящей бочки, в коридоре по пути к усыпальнице Иоанна Кронштадтского.

Удалось положить и поклоны святому в усыпальнице, в которую в тот день вход был закрыт – из-за большого наплыва паломников. Я чувствовала, как в такие моменты благословение молиться за других у святынь по наказу или просьбе священника распахивало закрытые двери – и молилась о том, чтобы мне было разрешено пройти «в святая святых» ради выполнить благословение: испросить помощи и покровительства святых для священников в их служении, ведь от помощи им святых зависит, чем и они смогут помочь людям, которые к ним придут.