4. Россоны

Бреду с рюкзаком по песчаной лесной дороге недалеко от границы России и Белоруссии в сторону одного озера, о котором мне рассказывали и которое хочу посмотреть. По дороге мне рассказали, что там еще и турбаза, но меня больше интересует озеро. Суббота, 1-го мая, людей нигде нет, будто вымерли, дорога пустая, очень тихо. Душа погружается в эту лесную тишину, звуки природы, запахи первых просыпающихся подснежников и лесных трав, растворяется в ней, приоткрываясь входящему в нее и постепенно наполняющему ее умиротворению… Наполняется благодарностью за возможность соприкоснуться с этим чудом…

…Только я начинаю расслабляться, как эту благодать разрывает шум приближающейся сзади машины. Жалею, что эта машина появляется и прерывает мое вслушивание в природу, мой бессловесный диалог, - ради продолжения которого я готова идти оставшиеся 6-7 км пешком с рюкзаком-спиногрызом. Но машина не оставляет шансов остаться на дороге: она резко тормозит возле меня, и из тут же распахнутой для меня задней двери доносится уверенное:

- Садись!

И только в машине у меня уточняют:

- На турбазу?

-Да.

- Мы тоже туда.

В «Москвиче» два мужика: за рулем сын, рядом отец. Привозят на турбазу, знакомят со сторожем как своего человека, объясняют ему, что я туристка, по пути решившая посмотреть наше озеро. Говорят мне, что я могу договориться со сторожем – дядей Мишей – о ночевке и лодке поплавать по озеру.

- Он немного выпивает, но мужик хороший. Поговорите с ним.

Пока они плавают проверять сети, мы разговариваем с дядей Мишей. Дядя Миша приглашает в сторожку. Лет ему за шестьдесят, подрабатывает сторожем на пенсии. Видно, что немного выпивши, и поэтому я себя вначале чувствую неуютно, осматриваюсь в сторожке, привыкаю.

Через полчаса дядя Миша уже рассказывает «за жизнь».

- Почему я всю жизнь работал, у меня 43 года трудового стажа, и ничего не заработал, а у одного человека в руках 5 миллионов долларов? Вы мне объясните, как человек может заработать честным трудом 5 миллионов долларов?

Метким пстрычком в очередной раз скинул пепел с сигареты за метр от себя на жестянку снизу возле печи.

-…Почему меня вызывали и допрашивали, где я был в концлагере, что там делал, что помню. Там сидела молоденькая девушка, - что Вы помните? Ну, девушка, ну что я могу помнить, если я тогда малой совсем был, мне полтора года было всего. Я это только по рассказам знаю, что был там. Я ей говорю: девушка, а Вы сами помните, что с Вами в детстве было? Она: нет, конечно! Так откуда я могу помнить, что было в полтора года? И узником меня не хотят признавать. А те, кто никогда не был в концлагере, получили удостоверения.

Опять пауза и маневр - даже не глядя - с очередной порцией пепла, улетевшего сначала, как и прежний раз, по параболе вверх, и приземлившегося снова точно на жестянку.

- Вы знаете, когда уже война закончилась, и мы с матерью в свою хату вернулись, я однажды в печь залез, - услышал звук самолета и так испугался, что полез прятаться. Меня потом мать не сразу нашла, - так боялся бомбежки.

Родился я в России, на той стороне озера, здесь недалеко, я живу вот в Белоруссии.

…На глазах у него появились слезы.

- Когда вспоминаю это, знаете, плачу… Ну не могу я понять: за что мне это – в чем я в этой жизни виноват?!...

Рассказал о товарище, недавно вернувшемся из тюрьмы, - лишенном имущества и стажа в предпенсионном возрасте, - из-за того, что того подставил мент, который сбил человека и подложил его мертвого ночью под колеса бульдозера, а потом арестовал его как убийцу и нарушил порядок следственных действий после происшествия, чтобы отвести подозрения от себя и подставить этого мужика вместо себя.

- Я сам в ГАИ работал, он должен был сразу провести экспертизу и осмотр места происшествия. А он мужика отпустил на ночь, никакой экспертизы, ничего не провел, а все сделал так, чтобы самому выкрутится, а невиновного подставить. И вот сейчас он вышел – кому он нужен? Даже дочке родной не нужен, которая тогда все видела, потому что ехала в машине вместе с ментом, когда тот сбил человека…

После такого рассказа я подумала, что те подставы на работе, от которых я за два с половиной года так и не смогла прийти в себя, с таким не идут ни в какое сравнение…

Тем временем вернулись Володя с сыном. Оказалось, они из Полоцка и Володя раньше на таможне работал. Что-то хотел досказать об озере и выдал перл:

- …До войны озеро целиком принадлежало Белоруссии, а теперь вся водная гладь принадлежит Белоруссии, а водные запасы поделили пополам с Россией.

Начали собирать на стол: водка, чеснок, хлеб, банка маринованных огурцов с помидорами, луком и чесноком.

- Дядь Миш, сегодня ж день трудящихся, - надо отметить наш праздник! С праздником!

Поздравили друг друга. Водку я по определению не пью, отказалась. Меня усадили рядом с банкой помидор:

- Ешь, не стесняйся! Вот тебе вилка, - правда, она тут одна на всех, но ничего, мы все свои.

Потом вилка перекочевала во владение к Володе, а я тщетно пыталась вытащить очередную дольку помидора. Увидев эту картину, он сказал:

- Да бери прямо рукой, лезь в банку, - не стесняйся. Мы люди простые, можно и рукой.

«Ну и слава Богу, что можно рукой, - подумала я с облегчением, - без этого выпендрежа культурности за столом. Чем проще, тем свободнее и легче для души. А то, что она еще там под гнетом всевозможных запретов и правил не загнулась, - просто чудо…»

Застолье стало мне в тягость, - сколько можно есть одну и ту же литровую банку, - нужно же еще и другим оставить, а заняться мне за столом больше было нечем. Пришла в голову идея покататься на лодке, - мне и Володе одновременно, и он снарядил своего сына покатать меня по озеру, показать местность, российский остров в ста метрах от сторожки.

Потом они уехали, и я осталась с дядей Мишей и его собакой. Трезвость дяди Миши стала еще менее очевидной, и его потянуло опять на разговоры. Мне же хотелось побыстрее сигануть в лодку и побыть наедине с собой, - уезжала я из Минска в эту поездку в очень сильном раздрае. Хотела оставить позади слезы, не останавливающиеся и текущие сами по себе, и весь этот внутренний раздрай в Минске, но раздрай ехал следом за мной, внутри меня, и ничего сделать с ним не получалось. Хотелось уйти в лес, чтоб никто не видел, что я плачу.

Дядя Миша в это время что-то рассказывал о любимой женщине:

-…Разве ж можно не уважить женщину, если она просит? Я остановился и купил ей, что она хотела.

Я слушала его рассеянно, тем не менее пораженная его трепетным отношением к жене как к женщине.

-…А когда первые подснежники появились, нарвал я ей подснежников и принес букет, хоть и нельзя их рвать. Так хотел для нее сделать подарок.

Дядя Миша неожиданно подошел к главному:

- Вы простите, что я выпивши. Я уже два года пью. Горе у меня – дочка повесилась. Единственная. Зятя сильно ревновала, ругалась с ним, когда он на сторону поглядывал. Сказала, что если еще раз пойдет, то она больше не выдержит – повесится. Я ей предлагал к нам приехать жить, а тут еще жена ее оттолкнула, не захотела. Может, если бы я настоял, этого бы не случилось. …А так он ушел от нее к другой, а она как сказала, так и сделала. …Внучка моя дома была, она ей несет куклу: мама, мамочка, давай играть! – а мама-то неживая висит. Часа три висела, пока нашли.

- И ребенок все это видел?

- Она к ней с куклой, теребит: давай играть, - а мама не отвечает... Она не поняла ничего, что произошло…

Мне стало жалко его внучку, хотелось помочь, но не знала, как. Лучше бы нас на психологии этому научили – как помочь ребенку в такой ситуации, а не словесной демагогии…

- …И вот как мне теперь жить? Дом построил, думал, ей оставлю. А теперь - кому это все, что с женой нажили? Получается, зря жизнь прожил… Зря. …За что мне это?... Вы простите меня, у меня свое горе, и Вы мне не поможете. А у Вас свое горе.

«Откуда он так уверенно знает, что у меня есть горе?» - мелькнула мысль, но врать и отрицать это перед таким собеседником не хотелось. На глаза опять навернулись слезы – а мне за что – то, что поломало мою жизнь? Что я такого сделала, в чем моя вина за то, что теперь все поломано, - мне бы жить, а я не могу? Хотелось отвернуться или уйти в лес, чтобы даже он, который без слов понял, не увидел моих слез.

Дядя Миша пошел в сторожку, я – в лодку, с каким-то смутным чувством вины, что ничего для него не смогла сделать, с ощущением своей закрытости перед чужим страданием, от которой мне становилось тягостно и неприятно на душе.

…А ведь раньше была другой – бросала все свои дела, если кому-то рядом было плохо, даже чужому, если узнавала об этом. И помогала, помогать не умея, не зная никакой психологии, - интуитивно, просто сильно переживая и желая вытащить человека. Троих выхватила из намерения суицида – соседей по лицейской или студенческой скамье, по которым, казалось, и не скажешь, что что-то у них не так, и только когда мне рассказали, тогда все это было очень остро и больно за них по живому.

Из-за тихой соседки по парте, выдавшей такое откровение аккурат после Нового года за два дня до начала сессии, провалила экзамен по дифурам на «4» вместо «5» - из-за переживаний о ней острота внимания на экзамене притупилась, да и перед экзаменом, вместо того, чтобы повторять теоремы, мы гуляли по вечерним улицам города и разговаривали о жизни, и эта прогулка на протяжении трех недель была далеко не первая, может, уже десятая. Вторую девчонку вообще два года пасла, ничего ей не говоря, - узнав от преподавательницы, что та ее сдернула с окна туалета на 4-м этаже, когда она уже была готова прыгать, - а через некоторое время она мне все сама рассказала... Парню, с которым все общались, пока все было нормально и от которого все резко разом отвернулись как раз в тот момент, когда он доигрался до почти решенного отчисления из лицея за три недели до выпускных экзаменов, удалось помочь через человека, который ему, как и мне и нашим ребятам, был близок и которого он уважал, но после происшедшего не верил в возможность общения с ним так, как раньше, - и именно этот человек отстоял его перед директором, и он сдал выпускные экзамены почти все на «отлично», не смотря на то, что накопившаяся задавленная агрессия из него так и перла, и с ним было очень тяжело просто рядом стоять или разговаривать…

А теперь навалилось вдруг такое бесчувствие - тошно себя самой…

…Накатавшись вдоволь по озеру на лодке, так что даже еле назад пригребла из-за натертых мозолей, обнаружила, что дядя Миша уже беспробудно спит при одновременно орущем телевизоре и чирикающем радио. Я высмотрела себе спальное место на крыльце-веранде одного из туристических домиков (хотелось наконец поспать на чистом лесном воздухе, а не в прокуренной сторожке), расстелила коврик и спальник, отгородилась куском целлофана от дождя от прилипшей ко мне собаки, явно желающей спать рядом бок о бок со мной, чего мне совсем не хотелось, спустив собаку в низ лестницы охранять меня оттуда. Она смиренно так всю ночь там и спала, правда, ворчала ночью на кого-то. А может, ей что приснилось, - сняться же собакам сны, наверно.

Наутро дядя Миша провел меня немного по тропинке за ворота турбазы. Остановился, пожелал счастливого пути. Мы с ним даже обнялись… Как свои, близкие. Меня так обняли в походе первый раз, и я была ему благодарна, - за то, что он дал мне возможность почувствовать себя таким же человеком, как и он – простым и равным… Через два дня меня обняли так еще раз…

Собака бежала рядом, но когда дядя Миша развернулся назад, к турбазе, продолжила путь со мной. Как он ее не звал, не прикрикивал на нее, даже ударил, - она бежала и прижималась ко мне. Наконец дядя Миша нашел выход – взял ее на руки. А она даже словить себя не сразу ему позволила, - пряталась от него за мои ноги.

- Видно у Вас хорошая аура!...

«Откуда он слова-то такие знает?»

…До границы мне предстояло пройти еще 10 км вдоль озера с рюкзаком. На одном склоне недалеко от берега, поросшем травой и чистом, без кустов и деревьев, мне просто захотелось лечь на землю в позе «звезды», отдохнуть, набраться сил. Я часто замечала, что лежание на земле или, в крайнем случае, на полу выравнивает эмоциональное состояние: уходят непереваренные эмоции, напряжение и усталость, появляются спокойствие, собранность, свежесть.

Я ложусь на землю в позу «звезды», переворачиваю руки ладонями вниз, - будто обнимаю Землю, - бережно, как маленького ребенка, к которому испытываю безграничную любовь и нежность. Земля в моих объятиях кажется мне маленьким шариком диаметром метра в два-три, по поверхности которого разостлано мое тело в обнимку с ней. И уже она – маленькая подо мной, ее обнимающей и большой, а не наоборот, как раньше я считала - я потерянная пылинка среди многих таких же безвестных пылинок на ней, огромной.

И я понимаю, что Земля – она одна и та же везде, в любой точке. И везде я на ней дома. …И значит, мне не нужно напрягаться, - в Псков и Печоры я попаду без проблем, - ведь они и мои тоже, - это не чужая земля, это одна и та же…

Я делаю переворот ногами назад, оставляя их разведенными и стараясь удержать симметричность и равновесие – некое подобие кувырка вокруг раскинутых рук и головы. Встаю на ноги почти вся пыльная. Изнутри волной подымается смешинка ликования: земля – не грязь, а то, что питает, кормит и дает силу… И не надо от нее больше отряхиваться, как от грязи. Разве только ради опрятности и чистоты внешнего вида и одежды, произрастающих из чистоты внутренней...

1-2.05.2004., Россонский р-н.